Режиссёр из Швеции Александр Нордштрем ставит в Краснодарском театре драмы пьесу Эдуардо де Филиппо «Призраки». Спектакль будет называться «Ох, уж эти приведения!». Нордштрем совмещает постановочную и педагогическую деятельность. Он преподает режиссуру в Высшей театральной школе города Мальмё, а так же является приглашенным профессором кафедры актерского мастерства в Гетеборгском театральном институте. Как режиссёр он сотрудничает с драматическими и музыкальными театрами Швеции, Финляндии, Латвии, Дании, Швейцарии, Италии, России, Белоруссии. В Краснодаре ставит впервые.

- Александр Эдвинович, как вы оказались в Краснодарском драмтеатре?

- Во-первых, в Краснодаре серьёзный академический драматический театр, о нем я наслышан; здесь работали мои друзья-коллеги. Во-вторых, я получил приглашение от директора театра Татьяны Кривошеевой поставить то, что я хочу. Как раз в то время я находился в Неаполе, потому идея поставить в Краснодаре – тоже южном городе – пьесу неаполитанского драматурга Эдуардо де Филиппо показалась любопытной. Мы долго обсуждали, какую пьесу этого автора ставить. Выбор пал на «Привидения», и я с радостью приехал работать.

- В этом спектакле вы выступаете и в качестве сценографа. Будете воссоздавать на сцене Неаполь?

- Одни режиссёры считают себя «слугами драматурга». Для других пьеса - прежде всего повод для самовыражения, собственного художественного высказывания.

- Если перевести вопрос из теоретической плоскости в практическую - не касательно меня лично, а касательно этой темы - то можно сколько угодно и как угодно красиво говорить о «попадании» или «непопадании» в автора. Но, на мой взгляд, всё, что талантливо, имеет право на жизнь. И если спектакль талантливый, значит, режиссёр всё равно шёл от автора, даже если сам это не вполне осознавал. В этом, собственно, одна из составляющих таланта. В фундаменте текст. Дальше у режиссёра рождается его собственный спектакль. Другой момент: в спектакле что-то может не совпадать с видением критика или зрителя, можно спектакль и не принимать, но, тем не менее, осознавать его талантливость. Но всё талантливое редко. Нет ничего плохого в самовыражении, но если самовыражается посредственность – это беда.

- Вы работали в разных странах. Когда-то считалось, что российское драматическое искусство лучшее в мире. Так ли это на сегодняшний день?

- Мое мнение по этому вопросу очень субъективно. Когда я начал работать за пределами России лет 25 тому назад, было очевидно, что русская театральная школа сильнее и интереснее европейской. За прошедшие годы не то чтобы западный театр стал лучше, просто русская театральная школа – именно как школа – растратила тот запас, который создавался ещё Станиславским и его сподвижниками. Ушли такие мастера, как Товстоногов, Эфрос, Кнебель, Плучек. Им на смену пришли режиссёры одарённые, но, к сожалению, не в той же степени наделённые педагогическим талантом. Уровень школы и актёрской, и режиссёрской заметно упал. Спектакли молодых режиссёров – выпускников театральных вузов – это, зачастую, большое разочарование. За редкими исключениями, которые, безусловно, есть. Не исключаю, что это возрастное брюзжание. Сам себя оправдываю тем, что когда вижу талантливые работы – я не могу не признать их ценности. Пусть это недостаточно профессионально, но в этом есть искусство… И дело не в том, что нет талантливых людей. Нет школы. Они, бедные, приходя в театр занимаются прежде всего «самовыражением», причем достаточно бессмысленным. В своё время мы занимались таким «самовыражением» еще в институте, за что нас сильно «били». Нас прежде всего учили не самовыражению, а  режиссуре. 
Что касается западной театральной школы. Во-первых, многие российские театральные деятели старой школы уехали преподавать на Запад. И влияние русской театральной школы, безусловно, сказывается на общем уровне западной сценической культуры. Во-вторых… скажем так: западный театр тоже на месте не стоит. Мои студенты поражают работами, которые, на мой взгляд, в России практически невозможны. Они самостоятельно мыслят, охотно и очень старательно учатся, и порой сами открывают законы мастерства. И они очень благодарны, когда помогаешь им советами и делишься знаниями. Это приносит свои плоды. На фестивале «Терра инкогнита», который проходил в Петербурге в июне этого года, студенты из Мальмё показали свой спектакль «Диалог и опровержение», который стал подлинным открытием.

- В чём, на ваш взгляд, наиболее серьёзные проблемы провинциальных российских театров?

- Основная проблема – отсутствие хороших спектаклей. Есть приличный директорский и замечательный актёрский корпус… А вот дальше – проблема. Все дискуссии о кризисе Театра очень легко разрешаемы. Всё сваливают на власть, на чиновников, на что-то ещё. Между тем, самый главный вопрос: «Где хорошие спектакли?».

- Спрошу из сугубо обывательского интереса: как вы из ленинградца превратились в шведа?

- Я по отцу швед. Потому мой переезд в Швецию можно считать возвращением на историческую родину. К тому же так сложилось, что свой дипломный спектакль я ставил по-фински в Национальном Финском театре города Петрозаводска, а затем, с 1983 года работал в этом театре очередным режиссером и, соответственно, учил финский язык. Потом поставил несколько спектаклей в Турку в Шведском театре, в котором работали финляндские шведы. А в 1991 году после «Фрекен Жюли» в Новосибирском «Красном факеле», который я ставил в сотрудничестве с главным сценографом Шведского театра из Хельсинки Эгилом Фальком, он поддержал мою идею поработать в Швеции. И когда он стал главным сценогорафом Рикстеатра – крупнейшего театра страны – он пригласил меня в этот театр. В Рикстеатре я поставил несколько спектаклей, и продолжаю сотрудничать с ним и по сей день.
Вид на жительство мне дали в силу паспортных данных. Я приехал в Стокгольм, а уже через два месяца полетел в Новосибирск ставить спектакли. И продолжаю параллельно работать и в Швеции, и в России, а, в последнее время, все чаще в Италии. В Швеции вначале работал по-английски, там мой финский был ни к чему. Многие удивлялись, как это так – швед, а языка не знает. Но шведским я овладел довольно быстро, и забавно, что по акценту спрашивают: «Вы из Финляндии?» Но настоящая любовь – это итальянский. Вначале мы семьей просто каждый год ездили в Италию. Потом я начал учить язык, поставил несколько спектаклей на юге страны, а потом оказался на Капри. Там есть своеобразный шведский Дом творчества на вилле Сан-Микеле, когда-то принадлежавшей врачу и писателю Акселю Мунте. Я начал сотрудничество с каприйским театром Арианис, потом два года подряд мы проводили там своеобразный театральный фестиваль. А в январе этого года по инициативе муниципалитета Капри мы открыли там театральную школу, в которой я являюсь художественным руководителем. И, кроме того, хотя это уже совсем из разряда невероятного, меня пригласили в Неаполитанский университет преподавать шведский язык. И мы с итальянскими студентами занимались переводами и постановками  современной шведской драматургии. Кстати, сейчас проявила интерес к сотрудничеству и кафедра славянских языков этого университета. С ними мы планируем переводить и ставить «Героя нашего времени» Лермонтова.

- Где себя чувствуете иностранцем?

- В Швеции иногда чувствую себя русским, в России, порой - шведом. А в других странах ощущаю себя просто европейским человеком.

Справка:
Режиссёр Александр Нордштрем окончил ЛГИТМиК в 1983 году по классу режиссуры (курс Г.А. Товстоногова).
Среди постановок Нордштрема: «Ночь трибад» П.У.Энквиста (Академический театр им. Пушкина); «Король Густав Васа» А.Стриндберга (Малый театр, Москва); «Чайка» А.П.Чехова (Муниципальный театр г. Борос, Швеция); «Вишневый садик» А.Слаповского (Городской театр г.Стокгольма, Швеция); «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского (Шведский театр г.Турку, Финляндия), «Севильский цирюльник» Бомарше (Муниципальный театр г.Лече, Италия), «Остров Сахалин» А.П.Чехова, «Слуга двух господ» К.Гольдони (Национальный Академический театр им. Янки Купалы, Минск), оперы «Джанни Скикки» Дж.Пуччини, «Сельская честь» Масканьи (Национальный Академический Большой театр Республики Беларусь, Минск).